Марина — прилежная студентка, изучает журналистику и каждый день проживает с малоизвестным в широких кругах диагнозом. Девушка страдает от ОКР — обсессивно-компульсивного расстройства, которое, впрочем, не является оправданием перед повседневностью.
Сейчас девушке 20 лет. Она живет весьма активной жизнью — учится на третьем курсе, работает внештатным корреспондентом в двух изданиях, общается с друзьями. Со стороны кажется, будто болезнь себя никак не проявляет, все описываемые трудности звучат как-то слишком легко, но все же ОКР оказывает свое влияние на все происходящие с ней события.
— Как бы ты описала обсессивно-компульсивное расстройство?
ОКР — это когда тебя сажают перед большой красной кнопкой и говорят, что нажимать ее нужно каждые 5 минут, иначе весь твой мир рухнет. И ты нажимаешь, и не можешь не нажать, потому что иначе — ты абсолютно точно уверен — весь твой мир рухнет. И плевать, что это не так. Кажется, подобный сюжет был в «LOST», там нужно было пароль вводить постоянно, иначе мир бы взорвался.
И вот в моей жизни каждый предмет — такая большая кнопка. И ее нужно нажимать.
— Как проявляется ОКР в твоем случае?
Мания к расположению вещей — часто принципиально важно, чтобы книга лежала параллельно линии стола или чтобы кружка занимала какое-то конкретное место на полке с посудой, ни миллиметра в сторону. Звучит, может, слишком просто, но на деле такие детали доставляют много дискомфорта, если их не соблюдать. Я постоянно что-то перекладываю, в попытках добиться нужного положения для каждого предмета. Такой вот перфекционизм.
— Кроме проблем с расположением предметов наблюдаются другие симптомы?
Конечно. К сожалению. Перешагиваю все трещины на асфальте и стараюсь наступать в центр тротуарной плитки. Перед выходом обязательно дотрагиваюсь до всей электроники — холодильник, микроволновка, обогреватель, стиральная машина, ноутбук и телевизор — обязательно до корпуса техники и до провода. Только так могу запомнить, что все выключила из розеток и не переживать. Вообще много таких действий, самых разных в разных ситуациях, которые я обязательно выполняю. Иначе психологически неуютно становится. Зацикленность на числе 13, везде, где только можно, стараюсь его заполучить. Еще постоянные очень навязчивые мысли.
— Какие мысли?
Да любые, от которых не получается избавиться. Например, если остаюсь ночевать у сестры, то не могу уйти спать, пока всем ее домочадцам по 5-6 раз не скажу «спокойной ночи». Обычно это заканчивается тем, что сестра нервничает и раздражается, мол, хватит повторять, иди спи уже. И так со многими фразами, иногда по нескольку раз благодарю, иногда просто не могу не повторить предложение, даже если собеседник его прекрасно услышал.
— Сдерживать такие навязчивые мысли получается?
Иногда — да. Но если я не повторю слово или фразу, если этого очень-очень хочется, то буду чувствовать себя неспокойно. Будто не сделала что-то жутко важное. Поэтому лучше уступать самой себе, чем тратить силы на попытки избежать ненужного повторения слов или действий.
— Как давно ты живешь с болезнью?
Смотря откуда отсчитывать срок. Симптомы проявлялись с самого моего детства. Проблему я осознала лет в 16, когда стала активно серфить в интернете. Слишком много совпадений в своей ситуации находила с описанными проблемами. А официально диагноз мне поставили только два года назад, после поступления в институт.
— Изначально проблему ты нашла сама?
Я знаю, как это звучит, но я не ипохондрик. Никаких других проблем ни в психике, ни в физическом здоровье я себе не надумываю. В случае с ОКР все симптомы идеально складывались в единую картину, так что сомнений не оставалось. Потом я решила провериться у психиатра, его поставила перед фактом, что знаю о своей болезни, он отрицать не стал, но и никакого лечения не назначил. Во второй раз сама ничего говорить не стала, врач вроде как докопался до проблемы самостоятельно и назвал правильный диагноз.
— На этот раз тебе назначили лечение?
Да, он предлагал какие-то варианты лечения, но я отказалась. В психотерапию не верю, а горстями глотать таблетки как-то не особенно хотелось, да и сейчас не хочется. Тем более, что это не такое уж опасное расстройство. Иногда бывают удачные дни, кажется, что и нет у меня никаких проблем.
— Но они есть.
Да, есть, и от них не избавишься. Но мне кажется, даже ценой посаженной печени и в целом испорченного здоровья не получится добиться абсолютной нормальности.
— Никогда не думала, что твои проблемы надуманные?
Думала, конечно. Думала, что диагноза нет, и все мысли я могу контролировать. Но не могу. Бороться с самой собой не получается.
— Кто-нибудь знает о твоем диагнозе?
Нет, я не распространяюсь о нем. В обществе слишком сложное отношение к психическим болезням, неоднозначное. Многие люди не понимают степени тяжести существующих проблем и показывают пальцем даже тогда, когда болезнь и не очень серьезная. Я не настолько доверяю своим друзьям, чтобы выложить не столько сокровенное, сколько стыдное. У меня и без того репутация не самой нормальной девушки — характер и интересы оставляют свой след в образе.
— Не все так думают.
Не все, конечно. Есть еще вторая группа — люди, которые на признание о депрессии, например, отмахиваются и дают кучу советов — отдохнуть, завести мужика, еще что-нибудь сделать. Ведь это не серьезная болезнь, это просто сиюминутная проблема, которую можно решить покупкой нового платья.
— А родители знают о расстройстве?
Отец умер. Тогда я, кстати, и начала пытаться объяснить свои странности — симптомы стали ярче на фоне повышенной эмоциональности. А мама, думаю, не поймет, отмахнется. Вряд ли ей покажется это серьезным, и не в силу ее необразованности, а просто потому что есть куча других проблем.
— Ты никогда не пыталась хотя бы намекнуть маме о своих трудностях?
Нет, потому что видела и вижу собственными глазами что-то более серьезное. Моя сестра в подростковом возрасте доставила родителям кучу проблем — резала вены и пробовала наркотики. Сейчас она ответственная мать и заботливая старшая сестра, у нас большая разница в возрасте и она представляет собой хороший пример. Но ее младший сын — аутист. На фоне такой нашей семейной истории, куда мне со своими проблемами?
— И ты вынужденно скрываешь болезнь. Это твоя личная форма самопожертвования?
На самом деле это скорее форма эгоизма, чем самопожертвования. Куда проще самой разбираться со своими проблемами, чем пытаться их объяснить и ловить сочувствующие взгляды.
Это скорее форма эгоизма, чем самопожертвования. Куда проще самой разбираться со своими проблемами, чем пытаться их объяснить и ловить сочувствующие взгляды.
— Тяжело постоянно прятать саму себя?
Нет. Главное — не забывать собственные правила и выполнять нужные действия. Когда я переехала и стала сама снимать квартиру — стало намного проще. Пока жила с мамой, она могла навести порядок в моей комнате, что жутко раздражало — приходилось тратить по несколько часов, чтобы вещи лежали так, как надо мне, а мама не понимала, в чем проблема — она даже не меняла никакие предметы местами. Но она их двигала! А это жутко досаждало.
Да и времени на сборы мне нужно намного больше, чем другим людям, поэтому комфортнее собираться в одиночестве.
— Важно, чтобы за твоими ритуалами никто не наблюдал?
Да, в одиночестве проще и спокойнее, мне морально легче все делать, если я знаю, что никто не станет задавать странные вопросы. Но я бы не назвала это ритуалами. Ритуалы — это другое.
— Что же такое ритуалы в твоем понимании?
Я журналист, в некоторых статьях нужно добавлять уюта. Такие типично-женские статьи для глянцевых журналов. Там ритуал — это чашка кофе с утра. Глоток свежего воздуха перед сном. Воскресные семейные обеды.
— Очень приятная картинка.
Да, но это слишком искусственный образ, у ритуала, мне кажется, намного более негативное значение. Ритуал — это, скорее, жертвоприношение в мрачном триллере. Поэтому не хочется называть нужные мне действия ритуалами — они никакого вреда не причиняют.
— Но все-таки это болезнь. В чем видишь ее основной негатив?
В последствиях. Если я не выполняю действия, то очень переживаю. Тревога, беспокойство — они не исчезают, пока я не передвину одну-единственную не дающую мне покоя книги или в очередной раз не повторю одно и то же слово. Если не выполнить навязчивую мысль, тревога перерастает в нечто большое. Были даже панические атаки — жуткое состояние. Жарко, не хватает воздуха, тошнит, кружится голова, сознание словно затуманивается. Стараюсь не доводить до такого состояния.
— А на позитивные моменты в твоей жизни ОКР влияет?
Моя болезнь — мой главный позитивный момент. Панические атаки — это, конечно, плохо, но могло быть и хуже. Я читала об ОКР, знаю среднестатистическую клиническую картину. В отличие от многих, я не страдаю, например, от депрессии. Мое настроение почти всегда нейтральное, но никаких срывов нет, поэтому и нет ухудшения состояния без лекарств. Кроме того, нет проблем со сном, с общением, никаких сторонних диагнозов.
— Попробовать полностью избавиться от расстройства не хочешь?
В этом плане я, наверное, очень слабовольный человек. Я не борюсь со своей манией — я ее принимаю и подчиняюсь ей. Конечно, если бороться, тем более без лекарств, будут и регулярные панические атаки, и паранойя, и депрессия в конце концов. Но я не хочу этого. Мне проще чувствовать собственную стабильность и знать, что нужно сделать, чтобы день был спокойный, чем нырять в этот медицинский омут.
— Не веришь в медицину?
Верю. Не верю в собственные силы.
— Это правильный выход?
Вообще не правильный! И другим я искренне советовала бы не игнорировать проблему, а решать ее. Таблетками, психотерапией, групповыми занятиями, если в России такие есть. Я не знаю, как болезнь будет развиваться дальше и, по сути, пускаю ее на самотек. Понимаю, что так нельзя, но ничего не могу поделать — собственный комфорт важнее. Но такой вариант подходит далеко не всем.
Автор использованной в качестве иллюстрации фотографии неизвестен.
Имя героини интервью изменено по ее просьбе.
