Творчество душевнобольных, заключенных и социальных отшельников раньше обозначали как «ар брют» — создатель термина художник Жан Дюбюффе считал, что их произведения ближе всего к истинному искусству, поскольку такие люди находятся вне привычных рамок, игнорируют популярные культурные и философские идеи и не входят в арт-сообщества, благодаря чему их произведения становятся неожиданными и яркими высказываниями об изнанке бытия и сознания.
Свой опыт пребывания в психоневрологических интернатах, детских домах и других заведениях закрытого типа непрофессиональные художники, представленные на выставке проекта «Вне истеблишмента», изобразили с помощью разных материалов и техник — от рисования гуашью и масляными красками до лепки из пластилина. Каждый автор, участвующий в экспозиции, которая до 10 января проходит в Мраморном дворце, обладает уникальным стилем и в своем творчестве раскрывает волнующие его темы — одни стараются детально запечатлеть тревожную и рутинную действительность больничных палат, другие создают сюрреалистичные образы людей или придумывают воображаемые миры, где торжествует межгалактический коммунизм. В подборке работ из экспозиции — пластилиновые упаковки с таблетками и загадочный «прибор для починки пальцев», интерпретация библейского сюжета о рождении Иисуса, путешествие Ленина на другую планету, где он читает несуществующий труд Карла Маркса об устройстве вселенной, кошка, исследующая спутник Сатурна по заданию партии, причудливые скопления точек-многоточек и выразительные экспрессионистские портреты.
***
«Вне истеблишмента» — выставка, объединенная прежде всего желанием каждого жить в нормальном мире. И потому, несмотря на то, что на ней представлены работы художников с ментальными особенностями (в конце концов, у кого их нет?) и зачастую с опытом проживания в учреждениях закрытого типа (ну так и мы вроде в России живем), первичным оказывается именно это. «Эта выставка не про арт-терапию, — пишет куратор Александр Боровский. — Мы показываем не норму, а прорывы, преодоление жизненных обстоятельств и обременений ментального плана».
В этом аспекте привычная терминология оказывается немного устаревшей — даже термин outsider art, пришедший на смену art brut, если вдуматься, во-первых, полагает непроблематичным само art, восставляя его в виде пресуппозиции в качестве чего-то интуитивно понятного каждому, а во-вторых, всё же применим более к монологическим концепциям мироздания, навроде «Логико-философского трактата», и оказывается не до конца адекватным реальности в ситуации наличия множества параллельно и самостоятельно бытующих языковых игр. Принципиально важным оказывается потому, по словам куратора проекта «Широта и долгота» Натальи Петуховой, сам акт включения этих работ в контекст жизни музея путем помещения их по соседству с постоянной экспозицией признанных классиков современного искусства.
Парадоксально, но ситуация нахождения вне истеблишмента неизбежно означает работу с объёмом этого понятия, а значит — попытку дать наконец реальное его определение, создав истеблишмент, лишенный самых неприятных и характерных его черт в виде наличия номенклатуры, о которой, как о правящем классе, писал ещё Восленский. И работу эту нельзя не признать удачной, поскольку подобная оптика предлагает взглянуть на представленные картины именно как на произведения искусства, в качестве таковых ничем не уступающих работам корифеев контемпорари-арт, обживших комнаты по соседству.
И все же понятие аутсайдерства может сослужить добрую службу, если воспринять его в качестве метафоры. Незащищенность людей, проживающих в учреждениях закрытого типа, заставляет их находиться под вечной угрозой вылета, только речь здесь идет не о переходе в более низший дивизион — событии неприятном, но никоим образом не фатальном, — а о жизни и смерти. Это мерцание, в котором стены просвечивают сквозь головы, прекрасно передано в работах Юлии Косульниковой. Об этом напоминает и выставка Даниила Рехтина, погибшего при до конца не выясненных, но очень подозрительных обстоятельствах в 2018 году в петергофском ПНИ № 3.
