Постжизнь

Русская тоска типовых панелек и висящих на балконах триколоров в экзистенциальной поэзии Антона Гвателемальцева трансформируется в опасное депрессивное пространство с цветами из колючей проволоки, снайперской винтовкой в мандариновой оболочке и дедом морозом, завербованным ФСИН. Россиян сковывают понедельники, смертная печаль на работе и жизнь, стремящаяся к субботе, а сигареты и водка становятся лучшим лекарством от болезненной безнадежности. В цикле стихотворений «Постжизнь» личность навсегда остается в рабстве у штампованных идеалов, мировоззрение человека деструктивно мутирует в клетке квартиры, потолок представляется разновидностью сковывающего неба, а лирический герой стремится стать меньше, чем ничто и российские пенсии.
Русское новогоднее
жить до ста.
ло.
начинаешь с чистого листа
или одеяла,
лежа в кровати
в своей каморке.
утренний кофе.
цветы из колючей проволоки.
город светит церковной свечкой,
солнце висит на крючке у крана.
у прошедшего мимо
с собой был Стечкин,
нищая жизнь
и больная мама.
близится новый год
и подарочные носочки
висят над местом,
где должен был быть камин.
елка.
СВУ в мандариновой оболочке.
дед мороз завербован ФСИН.
и уже никогда не развербуется.
а тем временем
наступило первое января.
как церковная свечка
потухла бы улица,
если бы не свет
одиночного фонаря
и предсмертные конвульсии
типовых панелек.
засыпала родина яжемать.
меня сковывал понедельник.
я не мог никуда убежать.
Священный долг
полуклассика. полуспорт.
нигилизм с противоречием в кубе.
ты — красивый аборт
вышедший из женщины в люди
как дешевая вкусовщина,
продукт потребительского предела.
каждый скованный и тупой мужчина –
пограничник твоего тела.
Цветная металлургия
медная тоска.
русская печаль.
триколор висящий на балконе.
на столе в стакане остывает чай.
щёчка на ладони.
русская тоска,
смертная печаль
дома, на работе.
по пути на небо всё пошло к чертям.
жизнь идёт к субботе.
трубы задымили.
городок не спит.
села одинёшенька.
сигареты, водочка —
лучший Айболит.
под ногами кошечка.
села на кровать,
капельку всплакнув,
завернулась в плед.
медную печаль,
русскую тоску
не берут в цветмет.
небо затянуло
дымом толстых труб
и не видно бога.
скоро все цветочки в душеньке умрут.
дальше
безнадёга.
АГ
деструкция переулка. мировая саркома.
окна и шторы первого этажа.
заложники взрослого дома
воспитывают малыша.
свет в окне. на чайнике полотенце.
никчемные ожеговские словари.
песни сверчков. стуки сердца.
измерительные приборы любви.
полнолуние. ежедневность. смирение.
разбитые секунды часовщика.
мутирующее мировоззрение.
гниющие облака.
самозарождение. вера. матрица.
умственные границы определяют взгляд.
темнеет. все куда-то катится.
переулок. небо. закат.
троянский конь как земная лошадь.
у истории сомнительная длина.
печи Бухенвальда — жилая площадь
с видами из окна.
новостройка. вторичка. склеп.
что тебе даст победа?
красота. рутина. рассвет.
или
сон до обеда.
Прогресс
тик в груди. тук на часах.
имитируешь пальцами звук дождя.
жизнь идет в неизвестный раз.
в сигарете вся суть бытия.
поднимаешь глаза в потолок:
потолок — разновидность неба.
высший разум. дверной глазок.
всё или дверь соседа.
я как те отрывные календари,
вкус сосульки, любимое блюдо,
промокшая обувь, детские декабри,
отражение того, кем вообще не буду.
недостаток ума и большая харизма.
бездарный художник. картина мира.
я бы открыл музей гуманизма
имени Гитлера и Чикатило.
обычная шалость, воспринятая всерьез.
личность всегда будет в рабстве
у индивида.
я живу на планете стрекоз,
где комар входит в красную книгу.
тут рыбы колонизируют океаны,
верблюды любуются чайками.
ежик бежит под спидами
или, скорее, библейскими байками.
прыгай в костюмчик. служи отчизне.
будь чайлдфри. стань родителем.
нет предела человеческой мысли.
нет предела развитию.
заложу кирпичом окно.
стану сексистом в обличии женщины.
стану меньше, чем ничего.
меньше, чем лето
и русские пенсии.
Первая любовь
узкие стены.
низенький потолок.
улица с характером женщины.
я был на кухне,
когда раздался звонок
очень неожиданный,
как цирроз печени.
я решил, что лучше не открывать
и прошел на цыпочках из кухни
до зала.
затем спрятался под кровать,
предварительно накинув на себя
одеяло.
за дверью был кит.
под кроватью — планктон,
уверовавший в Иисуса
и зовущий маму.
в туалете нервно мигал плафон,
а зубная щетка кружилась по стакану.
стены сузились и стали дрожать.
ни одна молитва не помогала.
низкий потолок обрушился на кровать
но меня спасло одеяло.
Иллюстрации: Рома Олейник