Умножить

Рассказ Саши Смирнова фиксирует, как на фоне войны, которая бесконечно вымещается из сознания российских граждан, образы милитаристского насилия, деструкции находят другие лазейки проникнуть в существование отрешённого от политики гражданина через мельчайшие поры бытового слоя жизни. И эти образы в прозе Смирнова умножаются и поражают «метастазмами» любое вымещающее сознание, даже прозу, на поверхности которой оно воссоздано.​

Руслан Комадей

*

Интенсивный полдень по отношению света. Чашка кофе растворимого, выпитая на пустой желудок. Мимика ее лица напрасно застывает в селфи на фоне холодной кафельной плитки. Лифт медленно поднимается на верхний этаж сквозь закатывающийся глаз. Сегодня предстояло переехать в другую квартиру, в более бюджетный вариант. Денег оставалось крайне мало, поскольку отложенные потратились на его экипировку. Он ездил сам в военторги, что-то заказывал в интернете и, что удивительно, старался (старался) экономить, но, в конечном итоге, не очень-то и получилось (как он сказал «нихуяшеньки»), немного позже, примерно через полтора месяца, отправил смску с неизвестного номера (видимо, уже оттуда), что всё заебись, не стоит волноваться (они копили вместе, и причем довольно-таки давно) и в качестве компенсации будет переводить на карту раз в месяц, но спустя минуту отправил вторую часть сообщения «если получится». С поиском нового жилья помог давний знакомый. Квартира оказалось унылой: с узким коридором, затхлым интерьером (без него никуда) и пахнущим (преимущественно мочой) туалетом. Вещи удалось перевезти за одну поездку.

Регина старалась не думать напрямую о его ранении, но решила прекратить умалчивать (с её стороны это уже некорректно) и по возможности, если появятся силы, то ближе к вечеру осторожно сообщить родителям, что, мол, пришло извещение и такое случилось, но не факт, что смертельное, на данный момент нет полной информации, лишь неподтвердившиеся обрывки, и, разумеется, она всячески и даже вслух (на самом деле нет) предупреждала его и почти не хотела, но интуиция подсказывала и сама невольно (и очень аккуратно) прокручивала такую мысль в своей голове (даже признавалась подруге), чтобы ожидание не вышло слишком болезненным, потому что неизвестно, выживет ли он; от такого события становилось не по себе т. е. на то были причины, но всё это пиздец как вовремя, если быть откровенной, предположим, перед зеркалом, но и это звучит тоже достаточно неуважительно (можно подумать, что очень), а далее ещё хуже (работает сердце) или просто так ощущается — в том смысле, что около полугода, как супружеский секс (с ним), в силу обстоятельств, становился более обременительным, чем мысли о самом сексе с ним (точнее: о регулярном утреннем кунилингусе перед работой), в теории ведь можно (разве нет?) без чувств и наполовину отсасывать или вылизывать, ну или в крайнем случае остановиться и отказаться заводить детей. Наверное, это можно понять. Она никогда никому не сообщала так называемых плохих новостей, просто не приходилось ­­— жизнь была приблизительно одинаковой и без какого уникального драматического опыта. Она в спешке приходит к выводам, не к фатальным, но преждевременным, и чувствует, как начинают сильно потеть спина и подмышки. Перед выходом из дома нужно успеть сходить в душ.

Она всё чаще проводит время в постели (из-за чего себя упрекала), хотелось замерзнуть в рамках сюжета, подключить лёгкие к ИВЛ и стать белым цветом на заднем плане собственного дыхания, утонуть в городском бассейне, наполненным детьми, сменить фамилию на фамилию матери, засунуть себе в пизду металлические ножницы и сделать чик-чик; раньше она могла сутками не появляться дома, задерживаться на работе, могла крутить интрижку, быть с ним и с другим, раньше она могла свободно инвестировать свои эмоции в развитие артериального давления. Складывается смешанное впечатление (не исключено). Набирая своей правой рукой номер телефона, чтобы потом неубедительно попросить оставить ее в покое, чтобы в дальнейшем можно было не спешить признаваться, ссылаясь, например, на выпавший снег за окном или мигрень, потому что ничего личного, ей настоятельно рекомендуют не болтать и держать язык за зубами, отвечать односложно, не упоминать имена, ко всему прочему такая реакция будет достаточно выгодно смотреться (и финансово вообще-то тоже) зимой, когда бессвязные сны прописывают вместо противовирусных и тяжело не отвести глаз от возникающих нюансов (чаще уже после двенадцати, когда любовь непропорциональна и забывают выключить свет в прихожей), индексация памяти давно не проводилась, нравственная компания найдет все нарушения, тем не менее она сама себе признаётся (а признаваться всегда неудобно) и просит помочь, если есть такая возможность; Женя не против и готова пожить у нее несколько дней, хотя могла тактично отказаться (иногда это называют «подбодрить»), но Регина вполне бы приняла и отказ. Женя вспомнила (когда именно, не помнит), что когда-то Регина озвучивала подобное желание развестись с ним, но она не знала, как и каким образом осуществить и сдвинуть с места льдину, точнее, как преподнести Леше, чтобы не спровоцировать транзактные его вспышки гнева, а такая ситуация могла возникнуть. Регине не удается внятно сформулировать и подобрать нужные слова, которые смогли бы обнажить и разгладить контекст до ясного считывания, но одновременно и заретушировать ту часть истории, где бережная речь дражайшей интонацией про амбиции и приемлемые варианты выхода из сложившегося, но выйти сухой из воды — в ее предположительных расчётах — не выйдет, если только не случится чудо или не произойдет сбой алгоритмов. Женя в недоумении и не может понять, в чем заключается Регинина боязнь (из-за начисленных пени?) сообщить родителям, если учесть то, что они (и это не будет преувеличением или чем-то оскорбительным) недалекие во многих вещах. Всё равно Лёша объективно уже не окажется в ничьем ближайшем будущем, а ведь в каком-то роде это даже практично, если повернуть чуть-чуть ситуацию вбок и посмотреть под другим углом; ЭТО можно считать удачным выходом или утешением для всех, хотя бы потому, что он «хороший» мертвый (смерть — это грим), а не какой-то там, блять, дезертир или пленный (как те остальные, про которых беспрерывно заливают инфу в советские тяжёлые черепа); необходимо или лучше желательно (!) просто продеть нитку в ушко иголки и, как вариант, максимально начать утрировать и интерпретировать обстоятельства в свою пользу, избегать прямых контактов или, к примеру, наоборот переспать с ЕГО отцом в полнолуние, а потом бросить, see you later; применительно последнего — не шутка (ты же сама знаешь, что отличный вариант), главное, не сваливать на себя всю эту навязанную кем-то хрень, потому что муж тоже из разряда чужого, как город или поцелуй; стоит прислушиваться мy dirty to bear к своей вагине, только она тебе скажет, что от работы кони дохнут и другие правильные советы; а вообще, помнишь, в восьмом классе неподалёку от школы нашли тело Светки утопленницы (условно, одноклассница) и всех детей (нас) отпустили домой? И все тогда почувствовали что-то наподобие облегчения. Смерть и сейчас ровно про то же самое. Регина касается руки Жени, надеясь (зачем-то), что Женя всё-таки съездит вместе с ней к родителям, но Женя никак не реагирует, а только обещает приехать к ней до десяти.

Регина, прибрав в своей новой квартире перед приездом Жени, выходит на улицу, чтобы немного остыть и развеять свое затянувшиеся волнение (это так по-девичьи), ей захотелось разогнать кровь, консолидировать свою энергию и пройтись два квартала (или дальше) до наступления печали или другого внутреннего смещения. Она вспоминает, что переходит улицу и сворачивает к набережной, где большое непроницаемое социальное тело движется в направлении, чтобы поскорее лечь спать. От сухого воздуха ноздри становились влажными, но обезболивающее определенно действовало. Позвонила Аня, с которой на прошлой неделе не увиделись и вряд ли увидятся на следующей. Это не нужно (может и да). Неважно. Аня спросила, что может попробовать перенести собеседование и поговорить с руководителем, а ещё, что она ее может понять, если это нужно и имеет какой-либо смысл, пусть косвенный, но она не станет давить, а хочет помочь, потому что, как считает она, правильно поступает, и так делают все порядочные люди, тем более не совсем понятно (хотя это не так), что будет через пару месяцев или полгода, а если появится работа, то должно быть в чём-то легче, да, и зарплата для города вполне приличная, поэтому стоит всё-таки ещё подумать, сместить фокус (но она почему-то неуверенно употребила слово «оптика»), весь разговор звучал достаточно неуместно, Регина сдержанно молчала и нечасто отвечала «да», чтобы не сталкиваться с ее мнением (и это было трогательно до определенной степени). Регина проверила свой пульс на шее — она видела в каком-то фильме или сериале — и пульс оказался умеренным (не учащенным, что вызвало удивление), стала думать о том, что не помешало бы ей сегодня простых ласк и маломальского проникновения (именно и дословно), тем более до приезда Жени еще оставалось около двух часов. Она мешкает и звонит бывшему коллеге Кириллу (который, естественно, не отвечает и перезванивает только через 20 минут) и договаривается с ним, что приедет на такси. Всю дорогу она прописывает в уме сценарий предстоящей встречи (уже не в первый раз, наверное, в четвертый) и с натугой представляет его небольшой член с крайней плотью (есть снимок на телефоне), который должен оказаться в ней, но может сложиться и так, что не окажется, например, из-за того, что её предложение потеряет актуальность и всё обернётся чем-то второстепенным, случается же что-то такое непредвиденное — как воспаление десен или спадает спрос, что меняется представление и замечаются дурные привычки, даже родинки на лице начинают не соответствовать твоему эстетическому или тому, что ты вкладываешь в понятие «симпатия»; может, поэтому отношения с Лёшей были сплошным расточительством, глупостью (доведшей его, мягко говоря, до тех кондиций, в которых сейчас о нем думают), это еще при всем том, если не учитывать и не брать во внимание его вспыльчивое поведение, которое дорого ему обошлось, но он бы наверняка поспорил, прикрываясь странными своими убеждениями, которые для нормального человека являются тупо уёбищными, хотя в первые месяцы после свадьбы его тестостеронная интоксикация почти не просвечивала. Подъезжая к подъезду, Регина издалека узнаёт через лобовое стекло силуэт, который очень плавно сливался силуэтом в ее голове, снег ослепительно глотал слабое зрение, свет фар и тонкие, как кожа, отекшие мысли. Кирилл был не в духе и сказал, что, к сожалению (вряд ли, конечно, что «к сожалению» и это видно по нему и сжатым губам), она отвлекает его от важных дел и что неплохо бы, если она не будет ходить вокруг да около, а как можно быстрее озвучит цель своего приезда, так будет проще (кому?), он не хочет вникать в ее процессы (имея в виду заботы и всё прочее дерьмо, где обугленные края Регины стираются в порошок), потому что многое «из того» перестало существовать, по крайней мере, в той системе координат (почти космической), в которой привычно перемещаются сердечные трещины, влюблённые интересы и ничего нельзя сделать, только субординация, отойти в сторону и отпустить, как отпускают чужую руку или застывший образ первой любви во взрослом возрасте, чтобы не усугублять и не раскручивать сложные психические механизмы, но он предлагает пересесть к нему в машину, если она мёрзнет, извиняясь, что домой не приглашает, поскольку его там кто-то ждёт, он попытается ее выслушать, но не обещает (потому что «зачем» и не в этот раз), что сможет принять, потому что примерно догадывается и всё слишком часто повторяется, был уже аналогичный опыт (Регина тоже прекрасно помнит). В салоне автомобиля было холодно, он включил печку, пахло бензином, дыхание превращалось в прозрачный пар. Регина металась, слова в тот момент казались не средством коммуникации, а разноцветными пластмассовыми шариками во рту — обстановка диктовала свои условия и требовала придерживаться соответствующих регламентов. Ей хотелось залезть к нему в ширинку, схватить ещё не вставший член, сделать горловой минет (как в прошлом году), отсосать до посинения залупы, откусить до мочевого пузыря и хранить потом его в заспиртованном виде вместо дилдо (считай, домашняя кунсткамера). Это можно назвать переизбытком грусти, биполярным расстройством, шизофренией восьмидесятого уровня, извращением, проработкой горя, избалованностью, передозировкой порнографии, следствием СВО, панической атакой, угрюмостью, неприспособленностью, ненавистью матки, недосыпанием, постапокалиптическим синдромом, манией величия, неконтролируемой страстью, обманом разума, психоанализом, десертом, началом старости, наркоманией, песней, принудительной кастрацией, влюбленностью, прощением, незаживающей раной, проблемой общения, слабостью, знаком внимания, заочным подарком на день рождения.

*

Женя, как и предполагала Регина, приехала раньше. Её (порой чрезмерная) пунктуальность связана по большей мере с печальным детством, нежели с дисциплинированностью или со складом характера, хотя, разумеется, не без этого. Регина сосредоточено что-то готовила — она умела растворяться в подобном; она достаточно тепло и оживленно (насколько было возможно преодолеть свою хроническую апатию) встретила свою подругу (статус Жени пока ещё не идентифицировался, но Регина вновь начала определять Женю как подругу, поскольку это нужно для поддержании своего иммунитета и всего того, что нас нежно укладывает в типологическую классификацию) и даже приобняла, предложила переодеться во что-нибудь домашнее, покушать (вино лежало как полчаса в морозилке), если она голодна. Регина же ужасно проголодалась после прогулки, про которую хотелось подробно рассказать Жене (у нее будет выбор выслушать), но это абсолютно необязательно. Перед тем как сесть за стол Регина показывает последнюю переписку с Лёшей, где остывшие сообщения генерировались в предчувствие и в кровь на руках. Она говорит, что звонила его мать и сообщила, что он мертв с декабря того года. Его инсталлированный труп идентифицировали, как и многих других, по татуировкам. Тело таяло, словно кусочек сахара или переспелые лесные ягоды на языке. Мать сказала, что поможет с разводом и с документами, а если нужно, с чем-нибудь ещё.